Алла ХОЛМОГОРОВА, Виктор ЗАРЕЦКИЙ, «Сегодня. Итоговая программа». Телеканал «НТВ»

Вопиющее положение. Редкая неделя обходится без громких, а порой и леденящих душу «школьных» скандалов. И минувшая, увы, исключением не стала. В Екатеринбурге ученики мужского хорового колледжа сняли на мобильный телефон издевательства над преподавателем. Плоды их творчества оказались в Интернете и заинтересовали прокуратуру. Родители «шоуменов», включая, кстати говоря, директора учреждения, своих отпрысков защищают: мол, шутка это была, пародия. 

Жизнь, впрочем, подкидывает сюжеты посуровее и покруче подобных, безусловно, оставляющих неприятный осадок историй. Один из них — обреченные дети. От клейма «умственно отсталый», «не нормальный», «с отклонениями» теоретически даже ребенок из среднестатистической российской семьи не застрахован. А что уж говорить о тех, за кого вступиться некому? 

Корреспондент НТВ Сергей Малозёмов попытался разобраться, кого и по чьей вине мы теряем. 

Если встретишь на улице, то и не поймешь, что 12-летний Рома — воспитанник интерната для умственно-отсталых. В документах указан его диагноз — олигофрения. Мальчик при этом бегло читает по-немецки, по-английски, увлекается историей. 

Директор интерната Вадим Меньшов уверен: никакой олигофренией тут и не пахнет. Откуда же тогда взялся диагноз, который поставили в обычном детском доме, где Рома жил до семи лет?

Рома Горбач, воспитанник коррекционной школы-интерната № 8 г. Москвы: «Я только помню, что у меня мама была, приезжала ко мне в 2007 году». 

Детдом, судя по всему, хотел избавиться от ребенка, который требует сложного и дорогого лечения — у него наследственная болезнь легких и кишечника, муковисцидоз. В России такие люди редко доживают до 30, а для детдома и Ромины 12 — рекорд. 

Сразу за интернатом находится муниципальная средняя школа для обычных детей из соседних домов района Фили. Но только кажется, что дистанция тут — всего несколько метров. На самом деле это целая пропасть — две разные жизни. И попасть из той, за забором, в эту, обычную, не удается почти никому. 

На счастье, у Ромы это получилось. Благодаря упорству директора он ходит не в коррекционную, а в массовую школу и наравне с домашними детьми учится там на «четверки» и «пятерки». Парадокс, но диагноз «умственной отсталости» врачи снять с него отказываются. Хотя, живя со здоровыми, ребенок явно развивался бы лучше. 

Вадим Меньшов, директор коррекционной школы-интерната № 8 г. Москвы: «Вы знаете, в приватной беседе с работниками комиссии, когда я спрашивал „почему“, мне сказали: „Мы не можем снять диагноз, тогда мы распишемся в том, что мы его неправильно поставили“».

Доктор Нина Сухотина из московского НИИ психиатрии говорит, что необоснованная отправка неудобных воспитанников в заведения для умственно-отсталых носит в России массовый характер. Получив жалобы, она сначала даже не поверила, но потом увидела жертв своими глазами.

Нина Сухотина, заведующая детским отделением московского НИИ психиатрии: «Ситуация была такая. Ребята под Новый год залезли к директору в кабинет, украли шампанское, напились, набезобразничали. Директор сказал: „Я вам сделаю“. И он им сделал — диагноз умеренной умственной отсталости и перевод в психоневрологический интернат». 

Ужас в том, что однажды получив в карточку запись «олигофрен», сирота (если его интересы не отстаивает директор, как должен по закону) фактически обречен до конца своих дней скитаться сначала по детским, а потом по взрослым, уже полутюремного типа психоневрологическим интернатам. А там и здоровый может потерять разум.

Алла Холмогорова, заведующая кафедрой клинической психологии и психотерапии факультета психологического консультирования МГППУ: «Эти дети, безусловно, могли бы обучаться, но нужна система реабилитации. Система не работает на возвращение этих детей в нормальную среду, она работает на понижение».

Профессор Алла Холмогорова своей статьей в журнале «Вопросы психологии» наделала много шума. Она вместе с коллегами обследовала детей в нескольких коррекционных интернатах. Оказалось, что треть, а то и половина воспитанников не должны там быть. 

Алла Холмогорова: «Очень велик здесь экономический фактор. Как вы знаете, у нас существует подушевое финансирование. И эта система существует за счет того, что туда поступают дети».

То, что с ними происходит дальше — на стыке двух ведомств, образовательного и медицинского, — увы, чаще всего печально. На этой неделе прокуратура, блогеры, правозащитники — кто только ни ходил с проверками в детский дом для умственно-отсталых в Астраханской области. 

Шум подняли волонтеры, которые помогают детям. Они заявили, что воспитанники массово умирают от ужасных условий (летом до +50), а администрация тайно их хоронит, продолжая получать за «мертвые души» деньги из бюджета и от благотворителей. Следователи очень удивились, когда выяснили: в интернате даже практики такой нет — сообщать в милицию о смерти и тем более ее расследовать. 

Владислав Муковников, руководитель Икрянинского межрайонного следственного отдела Следственного управления СКР по Астраханской области: «За последние 10 лет в данном доме-интернате скончались 34 ребенка. Все эти факты будут нами сейчас проверяться. Уже изъята медицинская документация, назначено независимое комплексное судебно-медицинское исследование». 

И ведь попасть в такой интернат за плохую успеваемость или поведение проще простого. Как правило, психолого-медико-педагогические комиссии, которые и делают вывод о наличии умственной отсталости, просто штампуют свои заключения. И тратят на вынесение вердикта, определяющего всю жизнь ребенка, каких-нибудь полчаса. 

Ирина Бгажнокова, заведующая кафедрой специальной психологии и коррекционной педагогики Московского института открытого образования: «Случайный набор каких-то нелепых вопросов. Например, о том, умеет ли он считать. А ребенок еще не учился в школе. Или „сколько ног у курицы?“ Если ребенок никогда не видел живую курицу, он вам не скажет, сколько ног у курицы. Или еще: „Какая сегодня погода?“ А ребенок не знает, что такое „погода“. Он знает, что такое „холодно“ или „жарко“, нужно надевать ему курточку или нет». 

И если ребенок теряется, что на подобных допросах бывает и со взрослыми, ему пишут в карточку те самые слова, которые станут пожизненным клеймом. Если есть родители, и они неравнодушны, есть шанс. А сирота, скорее всего, не выберется.

Алла Холмогорова: «Эти дети — та самая подростковая преступность. Все ужасы, так сказать, нашей повседневной жизни — это месть мучеников, которые оказываются выброшенными из семьи, а потом, в общем-то, так же встречены государством».

22-летний Володя из Псковской области просит не показывать его лица. Он пытается все начать с нуля. После лет, проведенных в интернате с диагнозом, он смог добиться его пересмотра. А ведь никаких развивающих занятий там не было! Теперь он устроился на работу в Москве, получил автомобильные права, продает мебель.

Владимир, выпускник детского интерната для умственно-отсталых: «У меня сначала не получалось, потому что бумажная работа — это не мое, я не совсем приспособлен к бумажной работе. Но потом раз заказ, два заказ. Несколько заказов — и стало как-то получаться более или менее».

Володе и десяткам таких, как он, сирот из коррекционного интерната в Псковской области, помогли волонтеры благотворительной организации «Росток». Она учит адаптироваться к обычной жизни тех, кому удалось вырваться из системы.

Сторонники реформы предлагают кардинально переделать систему отношения к детям, у которых подозревают нарушения интеллекта. Во-первых, педагог, оценивающий перспективы развития, а не психиатр, констатирующий нынешнее состояние, должен стать главным в комиссии по определению судьбы ребенка. Во-вторых, большие детдома надо превратить, как на Западе, в компактные социально-реабилитационные центры, где детей на одного психолога будет меньше, и результаты станут лучше. И примеры тому уже есть.

Виктор Зарецкий, кандидат психологических наук: «Четыре месяца — и ребенок, не различавший черных и белых клеток, перешел к тому, что стал играть в шахматы по правилам. Вот дистанция».

Потратившись на это, государство сможет даже сэкономить, уменьшив армию детей и взрослых, томящихся за казенный счет в подобных заведениях.

Вадим Меньшов, директор коррекционной школы-интерната № 8: «Детский дом всегда был закрытой темой со времен Советского Союза. И поэтому складывается впечатление, что дети там — дебилы. Почему? Потому что, как думают, нормальный же человек же не оставит ребенка. А работают с ними воры».

На каждого такого ребенка в год выделяют порядка миллиона рублей. Стоимость нормальной жизни, которой его лишают, оценить вряд ли возможно.